Старая школа и новые основания
Школа нужна была для приготовления чиновников — военных и гражданских, и лиц духовной иерархии, чтобы поддерживать и укреплять вновь созданную государственную машину, почему она и получила значение преимущественно для того класса людей, которые предназначались для государственной службы; из него не исключалось и духовенство, которое во всем должно было подчиняться интересам государственным.
Имея в виду свое назначение, школа стала воспитывать в корпоративном духе, не задаваясь никакими особенными педагогическими целями. Приемы воспитания заимствовались отчасти из старой русской семьи, которая следовала советам «Домостроя», отчасти из воинского артикула.
Дико было бы тогдашней школе слышать совет — воспитывать прежде всего человека. Понятие о человеке еще не вошло в число высших понятий. Школа должна была из человека делать покорного слугу государству, которое, зато и давало ему разные права и привилегии.
Отсюда человек воспитывался в исключительных и извращенных понятиях; они развивали в нем крайний эгоизм, отвлекали от остальной массы народа, и если он являлся слугой государства, то далеко не бескорыстным.
Опыты Екатерины II ввести в воспитание педагогические основы не прививались к нашей школе потому, что не согласовались с целями, ей данными
Школа делала свое дело — готовила офицеров, чиновников и священников; они и составляли государственную интеллигенцию, которая жила на счет казны и народного рубля. Проявлялась даже крайняя мысль — взять всех детей под государственный надзор и воспитать их вдали от семей в особых заведениях; но она недолго обольщала народных просветителей и по своей непрактичности скоро оставлена.
Явилась, наконец, и женская школа в виде институтов под тем же самым надзором с целью воспитать жен для государственных слуг и воспитательниц их детей. В том же корпоративном духе воспитывались и они, и те же воспитательные приемы, вместе с розгой, взяли скоро верх над мягкими педагогическими правилами Бецкого.
Но школы, открываемые для общего образования, вроде народных училищ Екатерины II или уездных училищ нынешнего столетия, не наполнялись охотниками учиться. Купцы и мещане не прочь были обучать своих детей грамоте; но у них не являлось желания вести их далее; они инстинктивно чувствовали, что человеку с большим образованием и бесправному тяжело пришлось бы жить под чиновничьим произволом и самоуправством. Кто хотел образовать своих детей, если мог, старался поместить их в такие заведения, откуда им была открыта дорога в чиновники.
Частные учебные заведения были также под строгим государственным надзором и не могли отступать от принятых и утвержденных программ
Рядом с государственной школой разрешалось открывать и частные для удовлетворения потребности семьи; одни из них подготовляли малолетков в казенные заведения; другие, преимущественно женские, выправляли девиц-дворянок для светской жизни. Настоящего образования они давали даже менее, чем женские институты. Но они имели тесную связь с обществом, потому что под словом общество только разумелось светское общество, которое считало себя и наиболее образованным.
Впрочем, надо заметить, что и все частные учебные заведения были также под строгим государственным надзором и не могли отступать от принятых и утвержденных программ.
Какие же плоды дала наша исключительная государственная школа, которая под конец воспитывала почти всех детей дворян, чиновников и священников?
Пришлось сознаться, что исключительная государственность, подавляющая общественный дух, еще не составляет силы
Плоды резко выказались в Крымскую войну, когда пришлось русским образованным людям заявить себя на чистоту и сдавать перед Европою строгий экзамен, чтобы показать, много ли у нас научных познаний, много ли развитого ума, много ли честности, насколько мы сравнялись с образованной Европой, насколько можем оправдать свое презрительное отношение к Новейшей европейской науке. И на этом-то кровавом экзамене пришлось убедиться всем, что наша школа не давала того, что именно было нужно государству и народу.
Если прусский фельдмаршал Мольтке утверждал, что немцы, торжествуя над своими врагами, обязаны тем школьному учителю, то мы должны признаться, что за свои неудачи и поражения мы обязаны нашей школе. Только виноват тут был не школьный учитель, а та давняя фальшь, которая была положена в основания школы, та полицейская педагогия, которая развилась у нас в школьном деле, то неправильное отношение государства к воспитанию, образованию и вообще к народному просвещению.
Урок был дан понятный и чувствительный
Все, по-видимому, сознали громадную государственную ошибку. Все сразу убедились, до какого плачевного результата должна довести исключительная опека государства над всеми народными силами. Разочарование было страшное: сильный и храбрый народ оказался бессильным перед образованными врагами; общественные его силы придавлены; а государство увидело себя обманутым теми самыми, которые воспитались в его школах в том духе, какой оно считало самым твердым и надежным.
Идти далее по старому пути было уже невозможно. Пришлось сознаться, что исключительная государственность в народной жизни, подавляющая общественный дух, еще не составляет силы. Нужно было жизни дать другие основы; нужно было вызвать к жизни общественные силы, дать возможность сложиться какому-нибудь самостоятельному обществу.
В этом духе начинаются благодетельные преобразования. Признается земство как законная народная сила; в основание общенародной жизни полагается свободный труд, общественное самоуправление и наука.
К нашему счастью, наука не была совершенно забыта прежними школами
Являлись даровитые личности, которые мимо школы сумели образовать себя и усвоить себе европейскую науку, искажаемую в школах по усмотрению государственных педагогов. В тяжелое время для науки эти личности соединялись в небольшие кружки с опасностью навлечь на себя полицейское подозрение в политических замыслах. Они-то и явились лучшими деятелями в годы преобразования и помогли государству выполнить великое дело. Без них с несостоятельными воспитанниками старых школ трудно было бы ему вызвать народ к новой жизни.
Таким образом, создалось у нас новое гражданское общество; до того времени у нас были только гражданские чиновники в противоположность военным. С этим вместе и образованные люди получили свое значение как интеллигентное общество, которое может иметь утверждено государственным законом, значит, и должно считаться явною и главною основой новой русской жизни.
Государству было бы невыгодно отказаться от этих основ, которые оно признало законными, так как оно уже прежде очень чувствительно испытало следствия своего ложного положения перед подавленными силами народа, при всеобщем вынужденном молчании. Довольно было раз пережить такой погром, чтобы не возвращаться на старую дорогу. В этом мы должны видеть верное ручательство за прочность новых основ народной жизни.
Речь идет о государстве, а не о тех людях, которые стали отстаивать свои личные выгоды, пользуясь благоприятными обстоятельствами
Здесь мы говорим о государстве, а не о тех людях, которые из прежней школы вынесли одну близорукость и вздумали быть государственными более, чем требовало само государство своими новыми законами. Под видом борьбы за права государства они стали отстаивать свои личные выгоды и, пользуясь благоприятными для себя обстоятельствами, старались всячески мешать обществу развиваться на новых основаниях, признанных законом. Они не замечали, что оказывают дурную услугу государству, потому что колеблют его законы ставят его в двусмысленное положение перед тем обществом, которое оно само вызывало к жизни, снова ставят его в ложное положение. Правда, они уже много сделали зла, вызвав явления, каких, может быть, не ожидали и сами; но тем не менее мы убеждены, что они бессильны уничтожить те основы, из которых должно развиваться новое русское общество: свободный труд, общественное самоуправление, наука и гласность.
Все эти основы в такой тесной связи между собой, что, подавив одну из них, вы непременно сделаете все другие бессильными для правильного развития общественного организма, точно так, как, повредив какому-нибудь отправлению животного организма, вы обессилите все другие его отправления и лишите его здоровой жизни: его нужно будет очень долго лечить искусному медику, да и он не всегда сладит с укоренившейся болезнью.
К сожалению, казенная школа не развивала такого понятия об организме и большинство из нас не оказалось на высоте того призвания, на какое вызывало время. Большинство из нас было не приготовлено для новой деятельности: мы воспитались не в той школе, какая нужна для нее. Большинство стало вносить свое чиновничество и в новую общественную и земскую жизнь и мертвить своей формалистикой все, к чему ни прикасалось. Мы убедились, что нам надо иначе поставить свою школу.
Наша преобразованная школа
С первого же пробуждения наших общественных сил, с первой думы верховной власти дать новые живительные основы общественной жизни, явилась мысль о непригодности нашей прежней школы, всего прежнего воспитания по чиновническому идеалу. Он оказался несостоятельным даже и для жизни государства, которому из-за него пришлось убедиться в своем бессилии с армией мнимо-образованных чиновников.
Но прежде эта школа все-таки имела некоторое значение, потому что человеку, хотя бы и плохо образованному, не было никакой другой деятельности, кроме государственной службы. Вся русская так называемая интеллигенция, правда, довольно безобразная, была только в чиновничьем мире, и каждый старался примкнуть к нему, определяя себе еще в школе известную всем карьеру чиновника и зная твердо табель о рангах.
Но теперь, когда стали намечаться и другие поприща для русского образованного человека, нужно было и школе дать иную жизнь, нужно было и в нее внести новые идеалы.
Было произнесено живое слово: воспитывайте человека, а не чиновника, и все пойдет хорошо
Такой призыв просветил наши умы и показал, что он вызывает честных работников на новый труд: внести в школу идеал человека, следовательно, дать ей возвышенную цель и новое назначение.
Но как же определить этот идеал, как воспитывать человека, просто человека, и больше ничего? Понятно, что нужно было поучиться у тех народов, которые прежде нас задались такой задачей.
Но не все, выработанное в школе у одного народа, пригодно и живительно в школе другого
На первых порах мы обратились к немцам, прельстились их школою и дружно стали изучать и в теории, и в практике педагогию, которую они сами для себя выработали. С этой стороны школьное дело изучено нами хорошо. Мы узнали, что воспитывать человека — значит дать свободно развиваться природным его силам, оберегая их от всех вредных влияний.
Познакомившись с новейшими выводами физиологии и психологии, мы узнали, как следует обращаться с маленьким человеком, чтобы из него вышел хороший взрослый человек, поняли, как нужно обращаться с наукою, чтобы сделать ее в школе живым воспитательным и образовательным средством. Словом, много хорошего, дельного и пригодного мы узнали из немецкой педагогии.
Не довольствуясь и этим, мы стали приглядываться к школьному делу и у других народов. Оставалось только перейти к сравнению, чтобы убедиться, что каждая образовательная школа, задавшись задачей воспитывать вообще человека, воспитывает его и как гражданина известной земли, согласно с требованиями реальными и идеальными своего общества, что ее характер и направление во многом зависят от характера и исторического направления всего народа, что, наконец, не все выработанное в школе у одного народа пригодно и живительно в школе другого.
Вместе с тем нам следовало позаботиться поставить и свою школу в некоторую связь с новым русским обществом и с русскою семьей, и в то же время определить, какие отношения государства к школе могут назваться правильными, желательными и необходимыми.
Конечно, на первых порах нам, может быть, было бы трудно определить в подробностях все связи, какие должны быть между школою, семьей и обществом, еще труднее было бы совершенно выяснить себе и характер народа, и его психологию, т. е. те особенности и стремления, какими он отличается от других народов, потому что для этого нужно внимательно изучить историю народа, которую мы знали очень мало, а за полтора последние столетия и совсем не знали.
Но некоторую связь мы могли найти, а еще более найти ее так, чтобы не было возможности никакой посторонней силе исказить эту связь, чтобы школа могла развиваться свободно и правильно, не выпуская из виду своего настоящего назначения и сближаясь все теснее с обществом и семьею, которые, наконец, должны бы были признать ее настоящею русской школою, удовлетворяющею их потребностям.
И все же традиция прежней школы взяла верх
Но, к сожалению, ничего этого не случилось. У нас остановились на чужой школе и стали переделывать прежнюю казенную школу по чужому образцу; думали, что достаточно только определить число учебных предметов и число недельных уроков по каждому предмету, достаточно ввести новые методы, выработанные в чужой стране, устранить суровое обращение с учениками, и школа будет делать свое дело и доставлять людей, способных для каждой сферы деятельности.
Но так ли вышло? Сохранила ли наша преобразованная школа те педагогические основы, о которых сначала так много говорили? Нет, традиция прежней школы взяла верх. Школою стали заправлять опять чиновники, и многие очень сомнительного нравственного свойства, а не педагоги, голос которых перестал иметь значение. Вместо них стали являться школьные мастера, шульмейстеры, которые старались только механически и, может быть, даже очень добросовестно исполнять данные им новые или новейшие программы, уже не основанные ни на гигиенических, ни на психологических соображениях.
В школе, увы, не осталось живительных сил, необходимых для развития
Школа осталась почти без нравственного влияния на учеников, если не считать нравственным влиянием страх, которым грубо поддерживалась школьная дисциплина и который вообще составляет плохую воспитательную силу. Мы знаем воспитательное заведение, где деморализация доходила до возмутительной крайности от разлада между начальственными лицами. Мало помогали и улучшенные методы, когда учеников стали обременять непосильными работами, доводя до расслабления физического и умственного.
Таким образом, наша преобразованная школа не стала на надлежащую твердую почву и не вошла в обновленную русскую жизнь как здоровая деятельная сила. Она явилась особняком, каким-то оторванным от всего учреждением, точно растение, пересаженное в другой климат; могла ли она не зачахнуть, если ей не дали сил или, лучше сказать, если от нее устранили живительные силы, необходимые для развития?
Канцелярия придавила ее, как им же было придавлено и наше крестьянское самоуправление и во многом было испорчено наше земское дело. Понятно, что и наша интеллигенция, если под этими словами разуметь наиболее развитую часть населения, мало изменив свой чиновнический цвет, не слишком возвысилась в своих понятиях и уже не могла быть зорким стражем общественной нравственности. Она и количественно мало расширилась по всему пространству русской земли. Ее, как плода хорошего школьного воспитания и обучения, почти и совсем нет в некоторых местностях. А она-то и нужна была для правильного введения и отстаивания земского дела.
Местная или провинциальная интеллигенция без местной школы развиться и существовать не может. Все гимназии, за исключением женских, и разные средние училища выпускали молодых людей или прямо на государственную службу, или в высшие школы, откуда уже не возвращаются они в свою местность, а ищут деятельности более широкой, чем деятельность местная. Остаются только недоучки, люди в каком-нибудь отношении слабые или испорченные. Какую же интеллигентную силу могут составлять они?
Долго еще будет колебаться это общество, потому что одна из его основ — наука — еще слишком слаба. Ее же возрастить и укрепить может только школа
Чтобы могла образоваться крепкая местная интеллигенция, которая была бы в силах давать дружный отпор невежеству и своекорыстию, стремящимся исказить и обессилить общественное дело, интеллигенция, которая могла бы поддержать земское общество, нужна местная средняя школа, дающая полное общее образование. Иначе долго еще будет колебаться это общество, долго она еще будет казаться не тем, чем должна быть по своей идее, признанной государством, потому что одна из его основ — наука — еще слишком слаба. Ее же возрастить и укрепить может только школа.
Все, что мы говорили, относится к средней школе. Низшая школа у нас дело еще совершенно новое. Она ничего почти еще не выработала и не успела дать ожидаемых плодов...
Впервые опубликованы в журнале «Вестник Европы» в 1881 г., № 3, 5; в 1882 г., М.
