Ожидание
Начало века. В обществе идут демократические процессы. Заседает Государственная дума. Проведен ряд крупных реформ. Начинается бурное развитие экономики и промышленности. За пятнадцать лет страна покрывается густой сетью железных дорог.
Однако на пути набирающего ход российского локомотива как шлагбаум встает закостеневшая система образования. Своими программами, циркулярами ведомство душит всякое живое начинание. «Отделите нас от правительства, которое мешает нам, сделайте школу автономной!» – требуют учащиеся. В столице и провинции распространяются декларации: «Школа – вне политики», «Взаимодоверие преподавателей и учащихся»...
Проходят массовые студенческие забастовки. Волнения охватывают национальные окраины. Все социальные слои, практически все партии и фракции выражают недовольство политикой в народном образовании. В Государственной думе кипят страсти.
Ситуацию еще более обостряет первая мировая война – «кровавый кошмар, спустившийся на землю». Как ни странно, это соседствует с необычайным оживлением в России народного образования.
Во всяком случае, на первых порах – с мощным патриотическим подъемом. Царит всеобщее воодушевление. На театре военных действий разворачивается лазарет имени Русского учительства. Повсюду формируются ученические санбригады, поезда с пасхальными подарками, идут отчисления в помощь семьям...
Представление министра
Трудно представить, какое воодушевление, подъем в том обществе вызвало известие о назначении нового министра народного просвещения. До своего назначения граф Павел Николаевич Игнатьев был хорошо известен в обществе. Происходил из старинного рода. В этом роду было немало выдающихся личностей: отец – блестящий русский дипломат, дядя – генерал-губернатор, оппозиционер, убитый пятью пулями наповал в перерыве губернского земского собрания.
Сам Павел Николаевич был человек исключительно мирный. Закончил Киевский университет, работал в земстве. Потом – в «Зеленом ведомстве», как называли между собой Министерство земледелия и землеустройства его постоянные сотрудники. Занимал пост товарища главноуправляющего, по-нашему – замминистра. Был известен в Думе своей деловитостью, доступностью, умением охватить быстро вопрос, исключительной корректностью.
Сохранилась записка одного (как он сам себя называет – «непартийного») старого общественного деятеля Николаю II. Записка начинается со слов: «Государь, какое Вы сделали великое добро для России, выбрав именно этого человека на такой важный пост...»
Впрочем, царю не представляют его как будущего новатора, а отмечают, что это человек «замечательной скромности и понимания, что государственное дело может идти планомерно только при полной гармонии общественных сил с правительством».
И вот неделю спустя после назначения граф Игнатьев выступает в новой роли министра народного просвещения в Государственной думе. Дает понять, что реформировать в народном образовании, видимо, придется все. Но высказывает это в такой благожелательной форме, в такой надежде на поддержку, показывает такую открытость сотрудничеству со всеми, кому дороги интересы страны, что вызывает всеобщее расположение.
Слова простые, известные, но, как писали газеты, произвели шоковое впечатление. Из уст члена правительства давно такого никто не слышал. А Игнатьев чем вызвал симпатию? По всей вероятности тем, что не похож на традиционного русского министра. Интеллигентен.
В одну сторону не кланяется. В другую – не таращится. Это не поза, не тактическая хитрость, а натура, искреннее убеждение
Популярный в то время в обществе вопрос – «мы» и «они» – Игнатьев решал по-своему. А кто это «мы» и кто – «они»? «Они» – это не мы. Мы все понимаем, хотим, можем, но из-за «них» у нас не получается. Это «они» не хотят, не понимают, не могут. Поэтому приходится с «ними» бороться. Какими средствами?
Для Павла Николаевича Игнатьева вопрос заключался не только в средствах. Он сомневался в постановке самого вопроса. Полагал, что есть только «мы», граждане России.
Это был культурнейший человек своего времени. Земского склада, чутко вслушивавшийся в общественный интерес. Шедший навстречу требованиям жизни. И ужасно не любивший формализма. О многом он думал не только по служебным обязанностям. Глубочайшее сознание, что без «человека» история не делается, а именно этого главного не видно, естественно, наталкивает на искание мучительного – «кто?!».
Культурные бюрократы
Культурные бюрократы – это была сила. Благодаря им в России существовало законодательство. Сохранялась смета.
Во время русско-турецкой войны известный уже нам министр народного просвещения граф Д. Толстой выдвинул благородную задачу – воспитать патриотов. А для этого предложил урезать смету по народному просвещению. Но ему неожиданно ответил военный министр, фельдмаршал граф Милютин: «Нет, это мое дело, – заявил он.
– Я, как военный министр, чувствую нужду в распространении образования, для нас, военных, это – первое, главнейшее дело!»
И благодаря культурному бюрократу, военному министру, смета по народному просвещению была сохранена. А в первую мировую – даже увеличена на 30 млн. рублей золотом.
Именно благодаря культурным бюрократам из военного ведомства в России были открыты первые женские медицинские курсы, благодаря ведомству финансов, торговли и промышленности создан новый тип школы – коммерческое училище и политехнический институт, в ведомстве земледелия существовал комитет грамотности. «...И столько другого, – сообщала петроградская газета «Школа и жизнь», – чему будущие поколения будут с трудом верить».
Вот таких культурных бюрократов, которые понимали значение народного образования, Игнатьев и начал привлекать, собирать для готовящегося дела. И в какой-нибудь месяц-другой спавшее до этого мертвым сном ведомство народного просвещения неузнаваемо переменилось («У Чернышева моста забил источник живой воды», – отозвались в Думе).
Появилась масса рабочих комитетов, комиссий. Комиссия по реформе высшей начальной школы (с участием городов и земств). Комитет по средней (совместно с членами правительства и Государственной думы). Комитет по профессиональной (с участием представителей торговли и промышленности, министерств путей сообщения, земледелия, юстиции, финансов, ведомства православного вероисповедания, Академии художеств, императорского Технического общества и т.д.).
Земства и города
Первые же циркуляры Игнатьева разительно отличались от циркуляров его предшественников. Ярче всего суть различия выразилась волшебным словом – «открыть». Открыть или не открывать, разрешить или не пущать, – может быть, в этом немудреном словнике и заключена тайна отечественной культуры, народного образования?
За десять лет перед первой мировой войной расходы земств на народное образование возросли втрое, ежегодный прирост – почти 20 процентов. Расходы на образование составляли четверть средств земского бюджета, а в иных земствах – до 40 процентов. Не случайно поэтому в 1914 г. из 426 уездных земств России 400 уже начали осуществлять в той или иной форме всеобщее начальное обучение. И к 1917 г. намеревались сеть народных школ в основном построить, а к 1920-му – окончательно завершить! И видимо, завершили бы, если бы... у местного самоуправления была свобода. Но ее никогда в России не было.
Что же предпринял министр, земский человек граф Игнатьев? Никаких особых программ по земству не проводил. Проектов не строил. А просто отправил прежние циркуляры покамест подзаконным способом туда же, откуда вышли. Петлю снял. И земства вздохнули. Города вздохнули. А открыв кредиты, уравняв в правах частные учебные заведения с государственными, министр Игнатьев породил невиданное в России явление (хотя, может быть, возродил – надо проверить) – «конкуренцию городов», тем самым предоставив провинции самой решать – хочет она или нет далее оставаться глушью, провинцией. Министерство народного просвещения могло теперь взяться и за принцип социальной справедливости.
Учителя и родители
Реформа имела свою особую логику и тактику. Низшая школа получила значительные субсидии и, освобожденная от старых циркуляров, почти полностью оказалась под защитой земств, для которых теперь, при полном взаимопонимании с министром, открылась возможность осуществления давней мечты.
Внешкольное образование тоже пошло в гору, подталкиваемое потребностями жизни и энергичной деятельностью культурных обществ, кооперативов, частной инициативы.
В этой ситуации министерство Игнатьева сосредоточило усилия на центральном и наиболее сложном звене системы – средней школе, которая традиционно для России находилась в наиболее тяжелом состоянии.
Очередная задача нашего времени – возвращение школы народу
«Наша школа переживает эпоху страшного развала, главная причина которого заключается в ее антинациональном направлении. Последнее сделалось возможным благодаря пленению школы государством. Очередная задача нашего времени – возвращение школы народу» («Школа и жизнь»).
Объединив большие научные и культурные силы, организовав широкое общественное обсуждение, обобщив сотни предложений, Комитет по реформе средней школы через девять месяцев работы предложил обществу целый пакет новых законопроектов и нормативных актов. Этот пакет весьма весом, а уровень проработки тем поистине удивляет.
Практически за полгода были подготовлены учебные программы (которые, впрочем, сильно отличались не только от предшествующих, но и нынешних, современных – в них содержался гарантированный для того времени минимум знаний и давались основы, на которых учителя могли строить собственные программы).
Общие основы средней школы заключались в девяти пунктах, большинство из которых не утеряло практического интереса: 1) школа должна быть национальной, 2) давать законченное общее среднее образование (в основах разъяснялось, что это такое), 3) иметь разные типы, ответвления, бифуркации... Имелось несколько вариантов проектов. Система была открытой (т. е. свободной для других проектов). Новое не уничтожало старого, реальные училища уживались с классической гимназией.
Вместе с тем в реформе средней школы имелся один пункт, без выполнения которого, по мнению Комитета, она не могла стать жизненной. Пункт странный, вроде не самый главный.
Выглядит немного наивно: сближение семьи и школы
В чем суть проблемы? Она горячо обсуждалась, по меньшей мере с конца прошлого века. Ей посвящались ученые труды, о ней говорил каждый уважающий себя журнал, съезд, общество, – в общем, это считалось в России проблемой из проблем.
Известные сдвиги происходили. Некоторые родители входили в попечительские советы и родительские комитеты, некоторые преподаватели выступали в семейных кружках, переходили в домашние учителя. Но какого-то особого сближения не происходило. Может быть, потому что в России всегда сохранялись довольно непростые отношения между государством и обществом. А школа, как мы знаем, и сегодня остается государственным учреждением. В то время как семья – «ячейка общества». Начавшаяся реформа выражала интересы и тех, и других.
Преподаватели получали не только прибавку к жалованью, но и условия для более свободной творческой работы. Министерство выпустило циркуляр о неформальном педагогическом труде.
Педсоветам было предложено, не дожидаясь результатов комиссии, начать самим разгружать программы, упраздняя вопросы типа: «какой внук Ярослава Мудрого участвовал в крестовом походе?» – и оставляя более существенное; за исключением выпускных были отменены экзамены, заменены «репетицией» – своеобразной формой публичного повторения пройденного; был поставлен в повестку дня вопрос об отмене отметок.
Родителям эти мероприятия министерства по понятным причинам импонировали, в ответ на циркуляры они посылали приветственные телеграммы, благодарили министра за «спасение наших детей».
Из резолюции киевского педагогического съезда 12 – 19 апреля 1916 г. с пометками на полях П.Н. Игнатьева
«Принципом, объединяющим всю школьную деятельность, должен быть труд, планомерно осуществляемый, но дающий простор и творческую инициативу ученикам».
Игнатьев пишет карандашом; «Верно, трудовой принцип во всей толще нашей деятельности чуть ли не с колыбели! В этом наше спасение». «Школьная жизнь должна нормироваться исключительно определенными уставами, правилами и инструкциями, установленными законом. Принято большинством против одного».
Игнатьев по этому пункту замечает: «Присоединяюсь к меньшинству» (все-таки у умных министров есть чувство юмора). Он не во всем согласен со школой-подростком: «С этим я не согласен»; «Спорно»; «Этот вопрос необходимо разработать».
"С этим я согласен, а с этим - нет"
Министр радуется, когда рожденная съездом мысль оказывается его заветной, может, даже опережает ее: «Прекрасная мысль». Но издать приказ о немедленном упрощении орфографии – творении истории? Но устроить всеобщие выборы всех директоров и преподавателей? «Это еще надо обдумать. Готовы ли к этому по всему лицу земли русской?»
Надо обдумать. Готова ли наша школа перенять опыт школьного английского и французского самоуправления? (Игнатьев замечает на полях: «С осторожностью».) Нужны ли ученические «суды чести», возникшие позднее, в 20-е годы, – предтеча будущих взрослых «пятерок» и «троек»? (Он размашисто пишет: «Не согласен. Против».)
Он, министр народного просвещения, не претендовал на истину в последней инстанции. И у него не имелось, по его собственному выражению, «волшебной палочки», с помощью которой можно моментально сделать все, что хочется, и так, как хочется, и всегда правильно.
Но, как замечали лично знавшие его люди, это был по рождению и воспитанию человек, «органически спаянный с нашей национальной стихией, а потому умеющий простым чутьем находить единственно правильную линию поведения».
Может, отсюда у него это естественное чувство реального, необходимого, возможного, твердое ощущение некоей грани, переходить которую нельзя вообще, и той, которую нельзя в данный момент, но можно будет позже, надо будет позже.
Одна из стенограмм последнего съезда осталась без его пометок. Там опять возникло непонимание между преподавателями и родителями. Опять спорят, предъявляют претензии. Родители требуют, чтобы учителя являлись на все заседания их комитета, чтобы все дела прежде их рассмотрения в педсовете поступали для отзыва к ним. Чтобы и прием и увольнение учителей происходили только при их согласии.
А педагоги тоже не доверяют. Они не верят ни в такт, ни в достаточную осведомленность родителей, они хотели бы видеть в комитетах лишь совещательный орган.
Лист почему-то вырван из подшивки. Пометок Игнатьева на полях нет...
Полностью текст о реформе образования графа Игнатьева читайте, пожалуйста, в книге Анатолия Марковича Цирульникова «Из тайных архивов русской школы. История образования в портретах и документах» Издательство: Дело, 2021 г.
