Письмо первое. Не будем подражать большинству
Какой русский отец не старается в настоящее время по мере сил уяснить себе вопрос о воспитании? Время пассивного сознания, что в государстве есть такие-то и такие-то учебные заведения, в которых требуют тех или других знаний и дают такие или сякие права, слава Богу, прошло безвозвратно. Пришло время уяснить себе до возможной очевидности, что нужно знать человеку, готовящемуся к той или другой деятельности….
Я не забыл вашего главного возражения. Вот оно: "Человеческая природа неотступно требует ответов на возникающие в ней самой вопросы перед лицом собственного духа, собственной судьбы или же перед лицом внешней природы. Главная задача воспитания - провести неопытный ум через ту духовную гимнастику, посредством которой самостоятельный мыслитель дошел до известного результата…
Заводя речь о воспитании, не будем подражать большинству, у которого слова: образование, воспитание и наука не сходят с языка, являясь какими-то синонимами, несмотря на резкое различие заключающихся в них понятий. Такое смешение, очевидно, должно приводить не к уяснению вопроса, а к окончательному его затемнению. Между тем значение каждого из этих слов так ясно, что почти не требует объяснения.
Что такое наука, и какое место она занимает в среде человеческих деятелей?
Только человек, и только он один во всем мироздании, чувствует потребность спрашивать: что такое окружающая его природа? откуда все это? что такое он сам? откуда? куда? зачем? И чем выше человек, чем могущественнее его нравственная природа, тем искреннее возникают в нем эти вопросы.
История не перестает свидетельствовать о том, что могучие великие люди забывали ради этих вопросов весь мир. Не было жертв, которых бы они ни приносили своим роковым вопросам. Все, чем вправе гордиться и дорожить человек: любовь, благосостояние, здоровье, доброе имя, - они с пророческим восторгом меняют на ненависть, нищету, истязания и поношение, лишь бы спрашивать и вечно спрашивать.
Посмотрим, какими путями человек способен отвечать на врожденный запрос бесконечного? Таких путей три: религия, искусство и наука.
Первый из них самый общий, самый всеобъемлющий. Вступая на него, человек не задает поражающим его явлениям отдельных вопросов. Загораясь томительной жаждой бесконечного, человек религии прозревает в неизмеримой глубине высший идеал, с которым созерцательный восторг сливает весь мир и самого себя. Весь молитвенный акт есть по преимуществу дело чувства…
Бог есть все, мир - призрак, тень - ничто. Успокоение, примирение, ответ на все - там, в вечном идеале, а не здесь в разбросанной, бессвязной, непонятной действительности. Только вникнув в глубокий смысл этого слова, мы поймем, почему религии неотразимо принадлежит то высокое место и значение, которые она занимает в судьбах человечества.
Два других пути - искусство и наука
Обращаясь к другим деятельностям, в которых человек ищет удовлетворения врожденной жажде истины, мы находим двух близнецов: искусство и науку.
Основные, родственные черты их до того сходны, что при первом поверхностном взгляде легко по ошибке принять одного за другого. У обоих общая цель- отыскать истину. Оба, удовлетворяя жажде истины, в различие от религии, не объемлют в блаженном чувстве самовозгорания безразлично всего видимого и невидимого, а, напротив, задают свои вопросы отдельно каждому предмету, к которому обращаются в данный момент, как бы самый предмет ни был бесконечно велик или бесконечно мал. Для обоих, кроме искомой истины, к которой они стремятся, не существует ничего в мире.
Истина! безотносительная истина! самая сокровенная суть предмета - и больше ничего. Но тем и кончается поразительное сходство, уступая место поразительному характеристическому различию…
Человеку-художнику дано всецело овладевать самой сокровенной сущностью предметов, их трепетной гармонией, их поющей правдой. Перед ним открыт путь, на котором он с помощью свободного творчества может совершенно в другой области овладеть гармонической истиной предмета так всецело, что все одаренные слухом воскликнут: вот оно! Стоит только попасть в гармонический тон предмета, а для этого нужен талант и благосклонность минуты.
Если, согласно глубоко художественному выражению Гете, "мироздание есть открытая тайна", то художественное творчество есть самая изумительная, самая непостижимая, самая таинственная тайна. "Ты им доволен ли, взыскательный художник?" Нет, недоволен!
Он долго со всевозможных сторон задавал вопросы предмету своих изысканий, задавал их с томительным напряжением всего своего просветленного существа, и ответы являлись, но не тот, которого жаждет душа. И вот иногда совершенно неожиданно - даже во сне - искомый ответ предстает во всей своей гармонической правде. Вот он! несомненный! незаменимый!..
Вы жаждете проникнуть в тайну творчества
Вы бы хотели хоть одним глазком заглянуть в таинственную лабораторию, в которой целое жизненное явление претворилось в совершенно чуждый ему звук, краску, камень. Торопитесь спросить художника, еще не остывшего над своим вдохновенным трудом.
Увы! ответа нет. Тайна творчества для него самого осталась непроницаемой тайной. А между тем великое чудо совершилось, сокровенная тайна открыта воочию всех. Неизрекаемое никаким иным путем изречено со всей его неизмеримой глубиной, со всей его бесконечностью.
Возвращаясь к параллели между искусством и наукой
Мы не можем умолчать еще об одном характеристическом их различии. Мы видели, что искусство и наука - эти две стремительные силы человеческого духа - не имеют различных целей. У них одна общая цель: истина. …
Наука, не изменяя своему призванию и значению, не может отвернуться от возникающего перед ней последнего слова истины, во имя каких бы то ни было соображений: fiat veritas et pereat mundus (пусть погибнет мир, но да утвердится истина (лат.) - ее неуклонный девиз. Для искусства никакая истина не существует до того благодатного момента, в который оно успело нащупать ее красоту, вслушаться в ее гармонию. Художник был ясновидящим, произнося слова:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман.
Очевидно, что дело искусства в высшей степени индивидуально. Как бы высоко не развил я в себе музыкального чувства, я не могу своего понимания Бетховена передать по наследству. Моему наследнику предстоит самому проделать всю духовную гимнастику, которой подвергался я сам, если он хочет и может стать в этом отношении на ту же высоту.
Но последнее слово науки передается по неоспоримому завещанию. В принципе, как мы увидим, наука так же индивидуальна, но бесконечный, всеобъемлющий механизм ее настоятельно требует разделения труда. Фабричное производство нисколько не отнимает у дела его разумной целесообразности и в принципе не лишает характера индивидуальности.
Ружейник, сбирающий, выверяющий, пристреливающий ружье, словом - делающий ружье ружьем, один. Он душа всей работы. Без него не только нет превосходного - нет никакого ружья; а между тем загляните на оружейный завод: один делает только ложе, другой только пружины, гайки, винты и т. д., и каждый в своем деле необходим, каждый может сказать в нем новое, небывалое слово и завещать его всему миру; без каждого из отдельных тружеников не выйдет никакого ружья.
Мало того, заставьте главного сборщика, глубоко изучившего все тонкости дела, приготовить какую-либо мелкую часть ружья, - и, вероятно, он исполнит работу хуже специалиста; с другой стороны, пусть только он отступится от дела - и тогда к чему поведут, какой смысл будут иметь все эти отдельные стволы, ложи, гайки, пружины? Смысл ничего не выражающего ненужного хламу.
Только философ-мыслитель стоит на вершине громадной пирамиды разделенного труда
При разделении труда легко может быть, что на отдаленном горном заводе первостатейный специалист по части рельсов во всю жизнь не увидит железной дороги и не имеет ясного понятия об общем ее устройстве; это обстоятельство нисколько не мешает ему стоять на высшей ступени своей специальности и даже двигать ее вперед.
Искусный столяр, выпиливающий какой-либо витиеватый брус, может чистосердечно расхохотаться, если ему заметят, что в его лице работают все предшествовавшие ему столяры и плотники, начиная с первого артиста каменного периода.
Истина эта, несмотря на свою несомненность, ни на что не нужна столяру, получившему последние приемы мастерства вместе с наилучшими инструментами непосредственно из рук своего учителя. Но главный механик, заведующий общим устройством механизма, да к тому же задавшийся целью двигать свое дело вперед, обязан знать не только все относящееся к одному известному механизму, но и закон или законы всех механизмов.
Все сказанное нами о материальном разделении труда вполне приложимо к делу науки. Во всеобъемлющей ее лаборатории только философ-мыслитель стоит на вершине громадной пирамиды разделенного труда.
Только он один, снабженный последними словами отдельных деятельностей, задает вопросы всему мирозданию, только он имеет на то возможность, а следовательно, и право. Только он один - всеозаряющий, просящийся к небу огонь на вершине жертвенника. Задуйте этот огонь -- и все здание со всеми неисчислимыми сокровищами, накопленными веками, потонет в безразличном мраке. Погасите внутренний, верховный смысл предметов и их взаимных отношений - и вы осудите все факты на хаотическую бессмыслицу.
Что станется с фактами, предлагаемыми всеобщей и естественной историей и всеми опытными и математическими науками? Они потеряют смысл, что равносильно небытию…
Но ознакомившись с сокровищами истории или философии , и не развив всех своих духовных средств соразмерно массам сокровищ, я неизбежно ухудшу свою беспомощность, свою моральную несостоятельность. Человек мирно питался торговлей, требующей рубль оборотного капитала, и вдруг почувствовал потребность стать во главе предприятия, требующего сотни тысяч такого капитала.
Он ссылается на пример родного дяди, который начал с простой мукомольной мельницы, за которую в разные сроки платил 10 р. аренды, но пошел на крупчатку, вникнул в дело, зашиб копейку и теперь торгует по всей России. Дядя готов передать племяннику все огромное дело, но не может передать ни капитала, ни опытности.
Человек этот спрашивает, что ему делать? Не стать ли во главе предприятия с рублем?
Можем ли мы добросовестно посоветовать ему иной путь, чем тот, которым шел его дядя? "Но как мне приобрести капитал"? По мере увеличения опытности, будет, вероятно, увеличиваться и капитал. "А как приобрести опытность"? По мере приращения капитала и расширения круга деятельности станет увеличиваться и опытность.
Другого совета мы дать не умеем, а можем только прибавить, чтобы искатель высшей деятельности, решившись принять от дяди голые факты стен промыслового здания, не впал в величайшую ошибку считать себя в силу этого события опытным капиталистом, способным вести не только это одно, но и всякое другое капитальное предприятие.
Что, если он теперь кое-как, не возбуждая ничьего смеху, кормится своим рублем, то, став во главе тысячного предприятия с тем же рублем и опытностью, он неминуемо впадет в самые несообразные ошибки на смех всему миру.
Ребенок, едва ознакомляющийся с окружающими его предметами, уже чувствует потребность знать и спрашивать: откуда явился меньшой братец? Правда, ему отвечают, что братца принес аист, и он довольствуется таким ответом, не подозревая, что получил его совершенно не на вопрос. Но если он человек живой, способный к бесконечному развитию посредством умственной гимнастики, то он сам увидит несостоятельность первого ответа.
На неизбежный вопрос последуют новые ответы, которых в свою очередь ожидает та же судьба, и на вершине умственной пирамиды он не перестанет напряженно спрашивать: откуда явился меньшой братец?
Жить умственной жизнью значит ставить вопросы; жить реальной человеческой жизнью значит отвечать на эти вопросы
Перестать отвечать нельзя. Троглодит в своей пещере запасается известной суммой положительных сведений. Чтобы не погибнуть, он вынужден сознать времена года - и мало того -- вынужден известным образом отнестись к ним, сообразуя свои действия с этим отвлеченным сознанием. Вот вам и миросозерцание - философская система. По мере расширения круга положительных сведений, должна расширяться и система.
Каждую новую вещь необходимо куда-нибудь пристроить в нашем сознании. Искусство находить вещи, знакомиться с ними и оставлять их где-то там под открытым небом, не вводя в общую сокровищницу мысли, - не открыто. Можно случайно или не случайно открыть новый предмет, но нельзя поставить его на соответственное место в громадном здании всемирной выставки, не будучи знакомым с этим помещением и тем более, если такого здания вовсе не существует…
Письмо второе. О воспитании
Воспитание, как показывает самое слово, есть постепенное приравнивание еще неразвитого индивидуума к той среде, в которой ему предназначается самостоятельно вращаться. В этом смысле и лисица не покидает своего воспитанника лисенка до тех пор, пока он не научится избегать опасностей и сам добывать пищу.
В этом тесном смысле - невоспитанных людей не бывает.
Каждый совершеннолетний здоровый человек, сделавшись самостоятельным, тем самым свидетельствует, что окончил свое воспитание, что нисколько не ставит его вне человеческого закона: век живи - век учись.
Ясно, что кругов воспитания и по объему, и по приемам существует столько же, сколько на земле отдельных деятельностей. Будущего ткача или кузнеца надо воспитывать совершенно не так, как будущего скорохода или клоуна.
Человек, наилучшим образом воспитанный для известной среды, может оказаться совершенно невоспитанным в другой. Воспитание охватывает всего человека; оно относится ко всем способностям, развивая каждую из них соразмерно запросам среды, для которой предназначается воспитанник. А так как воззрений на среду - идеалов среды - бесчисленное множество, то и воспитаний будет столько же.
Не будем говорить о людях, которые, ясно сознавая известный идеал, избирают не целесообразные средства к его достижению. Прежде чем быть специалистом, я член известного семейства, общества, народа, расы и т. д. Человек может по произволу избирать себе специальность, даже семейство и общество, но избрать новую народность, расу и т. д. - от него не зависит. Поэтому воспитание, применяясь в своих приемах к будущему предназначению питомца, должно оставаться неизменным по отношению к неизменной стороне дела.
Воспитание всякого русского, кто бы он ни был и к чему бы он себя ни предназначал, прежде всего должно быть русским
Под этим словом мы нисколько не подразумеваем кучерской поддевки или несуществующих в народе степенных сапог первой французской империи. Мы разумеем тот общий нравственный строй, на котором зиждется вся деятельность человека.
Воспитание должно с молоком матери развивать в душе каждого русского бесконечную любовь и преданность России, любовь, которая бы не покидала его во всю жизнь и не дозволила ни на минуту поколебаться в выборе между ее общим благом и его собственным.
Все в жертву России: имущество, жизнь, но не честь
Честь - достояние высшего круга понятий, понятия о человеке. Бесчестный человек есть в то же время и бесчестный русский человек. Но русский, в душе француз, англичанин или швейцарец, - явление уродливое. Он ничто - мертвец; океан русской жизни должен выкинуть его вон, как море выбрасывает свою мертвечину.
Средства воспитания бесконечны, как мир. Все воспитывает человека, что входит в среду его бытия. Низкая притолока, тонкий лед, предание, обычай, вера, положительный закон, пример других и, наконец, образование. Многие из этих средств или орудий, не только в своей совокупности, но и отдельно взятые, гораздо могущественнее образования в деле общего народного воспитания.
Итак, воспитание есть приравнивание воспитанника к среднему уровню избранной им среды, и по тому самому идеал его бесконечно подвижен.
Не таково дело образования. Задача его - приравнивание к неподвижному в данный момент идеалу умственного развития, идеалу целого миросозерцания отдельного народа, или же целых групп народов, сходящихся в этом миросозерцании, независимо от разделяющих их пространств и времени.
Посмотрим, в чем состоят эти неподвижные идеалы
Очевидно, что при таком идеале самая культура и весь подвластный ей мир осуждены на вечную неподвижность. История всех восточных образований (культур) и даже средневековое европейское воспитание, за малыми исключениями, могут служить наглядным подтверждением сказанного.
Наше русское образование не только не избежало в своем прошедшем этой общей участи, но и в настоящем может указать на раскольников, у которых идеал человека образованного и даже ученого остался верен своей средневековой неподвижности. Только благодаря бесценному завещанию классического мира, благодаря прометеевскому огню всестороннего образования Европа является тем, что она есть -- главою и повелительницей всего света, какою в свое время была Римская империя.
И Европа ревностно соблюдает завещанный ей священный огонь. Все ее музеи, академии, книгохранилища, школы, судилища, театры, цирки -- не что иное, как светильники этого огня. Идеал европейского образования есть всестороннее развитие человека. В этом его существенное отличие от всех остальных идеалов образования.
Выбор между этими идеалами нетруден. Факт всемогущества Европы, блистающей во всеоружии всестороннего образования -- у всех перед глазами. Народу, не желающему неподвижности летаргии, духовного и вещественного рабства и, наконец, политической смерти, не остается ничего другого, как примкнуть к европейскому идеалу образования.
Не забудем, что мы говорим здесь об образовании, а не о специальном деле науки
Можно быть в известной среде прекрасно воспитанным, даже отличным специалистом: химиком, талмудистом, музыкантом, клоуном, человеком-мухой -- и явиться в европейском музее, театре, аудитории совершенно чужим, диким, не имеющим ни малейшего права на титул европейски образованного человека.
Европейское образование не требует во что бы то ни стало специальности. Главная его задача в том, чтобы посредством умственной гимнастики сообщить нравственным силам человека наибольшую упругость и эластичность и избавить их от тщедушной узости всевозможных сектаторств.
В деле европейского образования известные данные наук менее важны как факты, чем как орудия умственной гимнастики.
"Требовать от человека, - говорит Шопенгауер, чтобы он хранил в памяти все прочитанное, - то же что требовать, чтобы он сохранил в желудке всю принятую в жизни пищу".
Посредством всего мною прочитанного я сделался именно тем, что я есть"… Древность, хотя и не преднамеренно, сделала все, чтобы завещать; Европа - все, чтобы сохранить. Но завещать можно только плоды образования, а такую отвлеченность, как культура, нельзя.
Каждому поколению и каждой личности предстоит труд достигнуть посредством умственной гимнастики данной высоты образования. Этого труда нельзя взваливать на соседа, а надо каждому лично зажечь свой светоч у первоначального источника. Невозможно начинать дело со средины.
Непосредственное общение с источниками есть жизненный вопрос всякого образования. Уничтожить Коран - значит уничтожить ислам, разбить антики -- значит убить европейское искусство, уничтожить классиков -- значит уничтожить европейскую науку…
Не будем говорить о лучших умах, посвятивших себя естествоведению. Сами они, воспитанные на классической почве, не могут относиться к ней враждебно. Мы говорим о тех мелких, завистливых, многочисленных поборниках мрака, для которых естествоведение не более как эмблема и щит для борьбы с Олимпом.
Мы понимаем обыкновенно только то, чему сочувствуем, что любим
Одна любовь способна всесторонне озариться. Исключительное сектаторское озлобление по природе односторонне и близоруко. Сектаторы, прикрываясь щитом естествоведения, низводят и защищаемое ими дело на степень простого ремесла. Они не способны видеть в природе ничего, кроме машины, агломерата и борьбы известных сил. Они уперлись в одну необходимость, целесообразность и полезность и далее не способны рассмотреть ничего.
Сторона божественно-свободного творчества и его бесчисленных уроков для них не существует. Желудь, который сейчас же можно взять в рот, и больше ничего, но дуб с правом на самостоятельное бытие -- дуб для дуба для них непостижим.
Между тем как для культуры, в форме науки и искусства, дорог только дуб для дуба, а не дуб, носитель желудей. Между этими двумя воззрениями целая бездна, и вражда сектаторов против преданий классицизма более чем понятна: она неизбежна. Сектаторы никогда не рассмотрят тех тонких и простых приемов, с помощью которых природа переходит от прирожденной, существенной необходимости к целесообразности…
Материальные плоды нравственного общения Европы с древним миром на глазах у всех. Географические условия не изменились со времен одностороннего сектаторского развития этой части света; светильник истинной веры горел сравнительно жарче; в героическом элементе и всеобщем увлечении недостатка не было. Европа пришла в столкновение с Востоком из-за священнейшей идеи.
Вспомним самоотвержение крестоносцев. Каков же был материальный результат усилий? Никакого. Чем кончилась борьба? Победой Европы? Ничего не бывало. Вспомним столкновение Руси с татарами.
Изучение классиков представляет не только предмет изучения, но и условие всестороннего образования
Настали иные времена. Европа развилась на других началах. Дух сектаторства уступил место всестороннему образованию, непосредственно заимствованному у древне классического мира.
Мыслимо ли теперь, при всестороннем развитии сил Европы, какое бы то ни было сопротивление любой восточной народности соединенным силам Европы? Ежедневный опыт показывает, что горсти европейцев достаточно для покорения целых сектаторских народов.
Нет. Мы охотно поверим, что люди, никогда не думавшие об этом предмете и для которых слова классическое или реальное образование - безразличные слова, не понимают значения первого в деле воспитания и жизни народа. Но мы никогда не поверим, чтобы люди, хотя бы и сектаторы, останавливаясь на этом вопросе, чистосердечно не понимали его.
Напротив, мы имеем данные, способные утверждать в нас противоположное убеждение. Уродливые явления семинаризма не только не свидетельствуют против нас, а напротив, служат наилучшим подтверждением всего нами сказанного.
Изучение классиков представляет не только предмет изучения, но и условие всестороннего образования, а известно, что органическая жизнь может развиться при различных и даже противоположных условиях, лишь бы противоположности не действовали единовременно.
Трудно простудиться, не разогревшись. Молодые деревья преимущественно уродуются и гибнут не во время зимних морозов или летних жаров, а весной, когда пропеченная солнцем с южной стороны кора леденеет и мерзнет от так называемых утренников. …
Так как воспитание есть целесообразная деятельность, то необходимо в свою очередь спросить: какая ваша цель?
Кем хотите вы видеть в будущем вашего воспитанника?
Разумеется, пока вы будете довольствоваться идеалом работника-специалиста, классическое воспитание ни на что не нужно. Узкое сектаторство, в котором ваш воспитанник пребудет во всю жизнь, нисколько не помешает ему быть ни честным человеком, ни отличным рабочим, а обсуждать предметы, требующие всесторонних соображений, ему не придется.
Но коль скоро ответ ваш будет таков: я прежде всего желаю воспитать всесторонне образованного человека и затем уже предоставить ему выбор специальностей, - дело изменяется совершенно.
Понятно, что вы желаете воспитать не попугая европейской культуры, принимающего на веру все ее симпатии и антипатии, а человека, самобытно ей сопричастного. Если такова действительно ваша цель, то на каком же основании вы отнимаете у воспитанника единственное средство самобытной сопричастности этой культуре - знание древних языков?
Заговорив о воспитании, мы начали с того, что оно у нас прежде всего должно быть русским. Высшее образование не может быть достоянием отдельной народности, оно одно - общеевропейское, но воспитание, не желая быть уродливым, должно быть национально русским, как самая жизнь. …
Мы двинулись во всех направлениях по путям сознательной жизни
Спрашивается, кто направляет жизнь: специалисты-ремесленники или люди, способные на всестороннее обсуждение предметов? В настоящее время наш землевладелец, желающий разумно двинуть свое дело, не может довольствоваться заведенным исконным ходом дела. Ему нельзя известным образом пахать только потому, что сосед его так пашет. Ему необходимо обсудить все окружающие его условия народной жизни и безошибочно сообразить, почему такое-то улучшение, возможное в другой стране, возможно или невозможно у него. Заводя новое производство, он должен с возможной ясностью сообразить не только настоящие, но и будущие торговые пути.
Правильное обсуждение всех этих вопросов требует не специального, а всестороннего развития.
При возникающей у нас гражданской самодеятельности какая громадная возникает потребность в людях всесторонне-европейского образования!
На каждом данном месте необъятной России нужны и мировые посредники, и судьи, и следователи, и адвокаты, и самые присяжные. Представьте себе бедственное положение страны, если бы все эти призвания (от чего да сохранит нас небо!) попали в руки неразвитого, одностороннего сектаторства -- этого нравственного иван-чая, настолько же безвкусного, как и вредного! Не были ли бы этим обстоятельством парализованы лучшие предначертания правительства и задушевнейшие упования всего народа? Кажется, мы указали на главные характеристические отличия классического воспитания от так называемого реального. Выбирайте!
Публикуется с сокращениями.
Фет А. А. Сочинения и письма: В 20 т. Т. 3. Повести и рассказы. Критические статьи. СПб.: Фолио-Пресс, 2006.
